Моя мама.
…Прошёл год, я закончил третий класс с очень даже неплохими оценками. Вообще учёба давалась мне легко, особенно основы таких направлений как физика и химия. В третьем классе их, естественно ещё не было, но понятия о них были в «Природоведении», и я очень любил этот предмет. Как всегда мы сходили в школу, заполнили годовые оценки, отмыли парты, и наша классная руководительница, Галина Ефимовна ( да, много Галин в моей жизни, как это не неправдоподобно, но маму звали тоже Галина!) , надавала ещё заданий на лето, кому что прочитать, кому что-то сделать к будущему учебному году. Я должен был, по возможности, нарисовать карту движения созвездия Большой Медведицы в нашей широте, в течение лета, а потом, в сентябре, сделать доклад на эту тему. Мне это показалось интересным, и я с удовольствием согласился. Придя, домой, я показал маме оценки, потом ушёл к себе в комнату. Сел на кровать, взял какую-то книгу, но читать как-то не шло, чего-то не хватало. Задумался, вдруг вспомнилось, как в прошлом году блаженствовал у Галины Петровны, даже представил её заплаканные глаза, когда прощались. С тех пор, как мы расстались, она приезжала по работе пару раз, привозила кое какие подарки, частенько звонила в школу, интересовалась моими делами, у мамы даже что-то типа ревности возникло. Вспомнилось, как легко и просто она уговорила меня, практически незнакомого мальчишку, согласиться побыть маленьким ребёнком, её игрушкой, как бы грубо это не звучало. И как мы легко друг друга поняли. Ведь даже бабушка, родная душа, пеленала меня только на ночь, а здесь, меня даже днём заворачивали, и я ещё и спал! От подобных мыслей на душе стало совсем тоскливо, и даже ощущение начавшихся каникул куда-то окончательно пропало. В прихожей хлопнула дверь, это мама пришла с огорода, она попросила, но тоном приказа, полить только что посаженые грядки и я, даже с каким-то облегчением, вышел на улицу. А на улице было первое июня, разгорался голубым небом, свежей зеленью первый день нового лета. Я полил грядки, уже сам, без приказаний, вскопал ещё участочек, что-то ещё сделал, мне не хотелось заходить в дом, видимо чувствовал я своим пацанячьим сердчишком, что как только остановлюсь, опять начнётся хандра. Но как я не тянул время, день всё-таки закончился, и надо было идти в дом. Я умылся прямо из летнего водопровода, и как раз мама позвала в открытое окно, она уже что-то приготовила к ужину. Ужин был праздничный, мама так хотела отметить со мной начало моих каникул, я, что бы маму не обидеть, поклевал немного, и, поблагодарив, вышел из-за стола. Мама вдруг спросила, что со мной происходит, все пацаны рады каникулам, а я со школы-то невесёлый пришёл, а к вечеру «совсем скис»? Я сослался на плохое настроение, чего-то ещё сказал и ушёл к себе в комнатку. Делать ничего не хотелось, я переоделся в панталончики и ночнушку, кстати, подаренные Галиной Петровной, потом включил приёмник, был у нас такой, «Сириус-М», назывался. Немного посидел на кровати, уставившись на светящуюся жёлто-оранжевым светом шкалу приёмника, почему-то зазяб, хотя было не холодно. Нырнув под одеяло, всё равно никак не мог согреться. Было часов десять, может, одиннадцать, но сон не шёл, меня чего-то морозило, да и воспоминания нахлынули с новой силой, перед глазами всё стояли синие озёра знакомых глаз. Вошла мама, ей явно не понравилось моё состояние, она присела на край кровати, молча положила руку мне на грудь, я сверху положил свою и мы долго так в темноте молчали. -Женя, - спросила она, - Эту ночнушечку ведь не баба купила? Да и трусики такие в наших магазинах не продают, это от Гали? – деваться было некуда, пришлось признаваться: -Да, - сказал я, - Это Галина Петровна мне подарила. –Мать помолчала, потом сказала : - Да знаю я всё, когда ты был в Шушенском, у нас с Галей был разговор, только не подумай ничего, случайно всё получилось, я думала со временем ты сам расскажешь. -Ага, тебе расскажешь! – улыбнулся я, - Ты бы опять кричать стала! – слегка задумавшись, мама сказала: - Женя! Но неправильно же это, когда мальчик носит девчачье бельё, ты же не девочка! Я бы поняла, если бы ты ещё и в куклы играл, платьица да юбочки носил, было бы ясно! Но я же помню, как купила детский кухонный набор, ты к нему и не подошёл! Вспомни, какой ты скандал закатил, когда тебе в шутку предложили снегурочкой нарядиться! А какое вы с Мишкой побоище устроили, когда кто-то что-то у него под брюками увидел! – тут я уже улыбнулся, вспомнив наши с Мишкой подвиги -Мам, – спросил я, - так это твоя идея была , нарядить меня снегурочкой? А я думал, что это классная придумала. -Прости, я думала, что ты согласишься, так как это не от меня исходило, но, Женя, это же как хорошо, что я ошиблась! И давай-ка, закончим наш разговор, а то опять поругаемся. - Она помолчала, но было видно, что что-то ещё сказать хочет, но не решается! И вдруг: -…а хочешь, я тебя заверну, как бабушка? – я, немного опешив, промолчал, а мама уже уверенно продолжила: - Давай, так уж и быть, раз тебе это нравится, заверну! – Я, конечно же, был не против, но…как-то неудобно было, такого мама никогда не предлагала, я мог об этом только мечтать! Но это была моя мама, если она что-то решила, то лучше было не перечить. - Вставай, - стянула она с меня одеяло, - надо же приготовить постелю твою, пеленать, так пеленать! Она вышла в другую комнату, а я остался ждать, свет мы не включали, вполне хватало освещения от полной луны и шкалы приёмника. Мама, принеся целый ворох простыней и одеял и даже несколько сохранившихся пелёнок, расстелила их по известному только им, матерям порядку, причём простыни она расстелила на нашем большом круглом столе, а одеяла на кровати. -А на столе-то почему? – спросил я. -Здрассте вам! – удивилась мама, - баба тебя что, на койке пеленает? -Ну, да, – неуверенно сказал я. -Маленьких всегда пеленают на столе, потому что на кровати неудобно, это уж так, когда в пути, где ни будь, или в гостях. Между прочим, тебя, маленького, я всегда пеленала как раз на этом столе, - и, подойдя ко мне, сдёрнула с меня ночнушку и уж было, взялась за панталончики, но я схватился за резинку, неудобно же, хоть и мама! -Ну, в чём дело? – шутливо обиделась она, - Чужие его раздевали, а матери нельзя, убери руки, а то вот поддам сейчас! – Мне стало весело, я принял игру, и мама стянула с меня панталончики, и я, прикрывшись, неуверенно двинулся, было к столу, но мама не дала! - Нет уж, маленький, значит маленький! – сказала она, и надела мне короткую майку, подняла меня на руки, и, положив на стол, принялась за дело. Пеленала она с явным удовольствием, я прямо чувствовал, как её руки на ходу вспоминают забытые движения и, всё было как-то необычно, волнующе. А мама, уже запеленав меня в пару простыней, вдруг вспомнила: - Женька, маленьким же подгузник обязательно нужен! -Может не надо уже? - посомневался я, - Как это не надо, надо! Сейчас, я быстро! – она взяла большую ситцевую пелёнку, настелила на неё ваты, и накрыла её другой, только, по-моему, бязевой и распеленав меня, чётким, истинно материнским движением, подняв меня за ноги, задвинула этот роскошный подгузник мне под попу, почти до самых лопаток. Одним словом, мама разошлась не на шутку! И снова началось: заворачивала она меня самозабвенно, разглаживая каждую складочку, второй или третьей простынкой она завернула меня уже с головой. После четвёртой она отдохнула немного, хотя я уже и так ощущал, как плотно запелёнат. Но это было ещё не всё, мама сбегала в прихожую, принесла свой платок и, сложив его косынкой, повязала мне на голову, «что бы пелёночка не сбилась!» Бабуля тоже так делала, это когда платок берут двумя руками, кладут на голову и большими пальцами обеих рук подворачивают излишек ткани на висках, а потом оборачивают концы вокруг шеи и завязывают сзади. -А почему пелёночка? – спросил я, - это же простыня? -Да нет, это пелёночка! Ты же сейчас маленький, значит в пелёночках, и вообще, лежи и помалкивай, а то сейчас ещё и пустышку найду, я её, кстати, где-то совсем недавно видела! – и пеленание продолжилось. Завернув меня во фланелевую простынь, мама подвернула её почти до груди, расправила и, заложив край за край, что-то вспомнила и вышла. Собственно этого бы уже и хватило, я был и так очень плотно спелёнат. Но мама думала иначе, в кухне вспыхнул свет, что-то она там в столах поискала и , снова щёлкнув выключателем, минуты через две вернулась, неся что-то в руках. Это была соска-пустышка, и отрез медицинской клеёнки! -А я ещё вот что нашла, - сказала мама, и достала из кармана бутылочку и какой-то бумажный пакетик, - здесь написан год выпуска – шестидесятый! -Что в нём? – спросил я, мама разрезала его ножницами и достала оттуда детскую, пахнущую тальком, резиновую соску, это сейчас соски на разный вкус и рот, а тогда это были такие длинные оранжевые соски одного единственного фасона. - Она твоя ровесница, я тебе её покупала! Вот я и подумала, - улыбнувшись, сказала она, - вдруг ты молочка захочешь, а маленькие молоко только из сосок пьют! -Ну а клеёнка-то зачем? – спросил я, - Я же не буду прудить под себя! -Ну, всяко бывает! – совсем развеселилась мама, - ты ж маленький, а с маленькими всё бывает, и ещё, что-то ты для маленького много говоришь! А раз уж ты в пелёночках, то вот тебе ещё, - она взяла пустышку, материнским же движением подержала её у себя во рту и сунула её мне, я, было, отвернулся, но…пелёнки не дали, и пришлось взять соску губами. Я думал, что подержу её во рту, а потом выплюну, но не тут-то было, мама это поняла и сказала: -Женя, или мы делаем всё по правде, или я разворачиваю тебя и ухожу, ты хочешь этого? - да, мама умела брать быка за рога несколько иным, чем Галина Петровна способом! Так что пришлось сосать эту соску, выбора не было. Мама, убедившись, что всё по правде, отрезала ножницами кусок клеёнки и расстелила его на одеяло, положила ещё сверху фланелевую пелёнку, а, подумав, добавила ещё одну. Потом спросила: -Ты ещё не спишь? – я, специально не выплёвывая соски, что-то промычал, - ах, у нас же соса во рту, - опять засмеялась мама, - ну, значит не спишь, ничего, уже немного осталось! А меня и вправду уже клонило ко сну, но я терпел, было интересно и … очень приятно, хотелось как можно дольше ощущать мамину любовь, заботу о себе. Я её такой никогда не видел! Легко подняв, она положила меня на кровать, а, подумав, что-то подложила под голову. Ещё в начале нашей игры я думал, что мама запеленает меня, ну и я буду спать, но нет. Она короткими, но чёткими движениями быстро завернула меня в одеяло, достала из кармана халата какой-то пояс и обвязала меня пару раз. Но и это было не всё, то, что она подложила мне под голову, оказалось кружевной косынкой! (по-моему, эти кружева назывались «ришелье») И, завершая пеленание, мама добавила последний штрих к конверту со мной, расправив косынку вокруг моего лица. Последнее мне не очень понравилось, но мама и слушать не хотела, а, угадав моё неудовольствие, рассказала, что когда я родился, эту косынку привезла её бабушка, то есть моя прабабушка, чем-то её нашептав, и что меня всегда пеленали с этой косынкой. Оставив меня на кровати, мама, выключив приемник, подошла к окну, раскрыла его и, вдохнув ночную прохладу, сказала: - А ведь как хорошо! - а, помолчав, вдруг добавила: - А знаешь, я, наверное, завтра опять тебя запеленаю, я не думала, как это приятно, сына запеленать, хоть уже и большого. А тебе хорошо? – вдруг спросила она, - я вытолкнул соску, и сказал, что очень, очень хорошо. -Ну, спи тогда! Хотя погоди, надо бы нам всё-таки молочка-то попить! Что бы и спалось хорошо, и сны хорошие приснились. Ты тут полежи, я быстренько всё сделаю и принесу, – спорить не было смысла, да и не надо было. Накрыв мне лицо уголком одеяла, она вышла, а я остался лежать в своём запелёнатом мирке, из последних сил борясь со сном. На кухне зашумел чайник на плитке, мама всё сделала как надо, она разогрела бутылку с молоком в горячей воде, надела ту самую соску, положила бутылочку в карман и, подойдя ко мне, сказала: -Будем кушать! Как маленькие парнишки! – с этими словами она пододвинула стул к раскрытому окну, взяла меня на руки, села и, поместив меня на колени и левую руку, достала бутылочку с молоком. Наверное, у всех матерей один способ кормления ребятишек, на коленях и левой руке, иного ещё никто, наверное, не придумал, и Галина Петровна меня так чайком угощала, и бабуля своими настоями потчевала, да и, наверное, все мамы мира кормят из бутылочек своих детей одинаково! Откинув уголок и косынку, от которой и вправду пахло чем-то давно забытым, мама задумчиво осмотрела весь конвертик, и как будто сама себе сказала: - Вроде уже большой, а вроде и совсем маленький…Женька, я тебя маленького совсем не помню! – Потом, поцеловав меня, вздохнула: - У меня такое чувство, что что-то в жизни я пропустила… - тут она встрепенулась, встряхнула бутылочку с молоком, и уже весело спросила: -Ну что, кушать будем? -Будем! – в тон ей ответил я, я уже согрелся, мне было уютно, я был как за стеной от всего мира, а перечить маме и мыслей не было. Я молча открыл рот, мама, попробовав сама, дала мне соску, и…каким же вкусным оказалось молоко! Может я просто проголодался уже, или обстановка была такая, мама со мной сидела у окна, луна освещала её лицо, я посасывая молоко, поглядывал на неё, и она стала легонько меня покачивать. И это последнее, что я запомнил той ночью, как мама унесла меня на кровать, как укладывала, я уже не помню, потому что незаметно и легко отдался в объятия сна. Проснулся я оттого, что на лицо упала какая-то капля, я открыл глаза, и увидел, что на краю кровати, склонившись надо мной, сидит мама и…я никогда не видел у неё такого лица! Куда пропала эта вечная жесткость убеждённой коммунистки! Надо мной тихонько плакала моя мама, которую я практически не знал такой, какой она была сейчас, в заплаканных глазах не было никакого «коммунизьма», там светилась любовь, простая материнская любовь. И мне вдруг, не знаю почему, так чего-то стало маму жалко, что в носу тоже защипало и, как я себя не сдерживал, из глаз тоже полилось. Увидев это, мама взяла меня на руки и окончательно разрыдалась. Походив со мной по комнате она, немного успокоившись, выдала: -Женя, Женя, что ты со мной сделал! Мне сегодня собрания на дойных гуртах проводить, а я не смогу выступить, я, пока ты спал, села, думаю, подготовлюсь, а мысли только о тебе! Как ты, спишь или уже проснулся, не замёрз ли, – потом сквозь слёзы улыбнулась, - и сухой ли? На последнее я уже хотел обидеться, но сдержался, что-то мне подсказало, что не нужно этого делать. -Да сухой я, сухой! – всё же с некоторой обидой сказал я, - Я ж большой, могу и потерпеть. На что последовали такие слова: - А ты знаешь, я бы хотела, что бы ты был не сухой! Мне бы так приятно было тебя помыть, вытереть, и снова запеленать в сухие пелёночки! Сделай это для меня, а? – я даже растерялся, как, взять и сознательно намочить пелёнки? Ёлки-палки, я не знал что ответить, и не хотелось рушить мамино настроение, и в то же время себя переломить я, наверное, не смог бы! Мама поняла мои сомнения, и сказала: - Ну, ладно, вставай тогда, завтракать будем! - она распеленала меня, подала панталончики и спросила: -А ты знаешь, сколько ты проспал, и который сейчас час? - Я взглянул на стоящие на полочке часы, и не поверил глазам: было половина одиннадцатого дня! Вот это я поспал! Обычно-то я просыпался часов в шесть, семь, а тут! Я сбегал в огород, умылся из-под крана и мы сели, скорее не завтракать, а уже обедать. Мама всё же решила провести эти свои собрания, а мне наказала сделать дома кое какие дела, сейчас я уже не помню, какие. Пока она собиралась, я, под хорошее настроение, все эти дела сделал, не знаю почему, но энергия так и била из меня! Под конец я даже устал немного. Мама удивилась, и недоверчиво пошла проверить, убедившись, что всё сделано как надо, она снова присела к трюмо, и между делом спросила, чем я буду заниматься? Я подсел к ней поближе, и осторожно сказал, что очень хотел бы снова побыть маленьким, что и у Галины Петровны я даже спал днём. – То есть, ты хочешь, что бы я тебя опять запеленала? – спросила мама, - Я ведь надолго уйду, как ты один будешь, а вдруг что случится? - Да ничего не случится! – с жаром ответил я, - Печка не топится, всё выключено, что случится-то? -Ну, хорошо, - подумав, сказала мама, - Иди к себе, я сейчас приду. Я, сбегав, на всякий случай, в туалет, пришёл в свою комнатку, скинул верхнюю одежду и стал ждать. Я даже снова расправил простыни и пелёнки, в которых спал, конечно же, получилось не так аккуратно, я бы сказал профессионально, как у мамы. Наконец, закончив все свои косметические дела, пришла мама, неся стопку свежих простыней. -Женя! – улыбнулась она, - пелёнки два раза не используют! Так что неси их в баню, а я пока свежие застелю. - Пока я относил бельё в баню, мама всё приготовила. Она ещё раз спросила, не передумал ли я неподвижно пролежать почти полдня? Я не передумал, и…снова началось таинство превращения почти четвероклассника в маленького ребёнка! Как и вчера, мама снова изготовила подгузник, только он был раза в два больше, так как когда она меня на него положила, он доходил чуть ли не до плеч, и обернула она меня им чуть ли не всего. Практически из подгузника торчали только руки, ноги да голова! - Это на всякий случай, - мягко улыбнулась мама, а, немного погрустнев, сказала: - вообще, если что, ты не забыл, о чём я тебя просила? Не вздумай даже стесняться, я вот сейчас ещё соседку попрошу к вечеру затопить нашу баню, и вечером я всё равно тебя искупаю! – а, помолчав, сказала, - Ты знаешь, мне даже приснилось, как я тебя распелёнываю, осторожно опускаю в ванну, и мою. Потом заворачиваю в полотенце, несу домой и запелёнываю в тёпленькие пелёночки! Кстати! – задумалась она, - По-моему, у соседки кроватка была, я сейчас к ним забегу, насчёт бани договориться, и спрошу, если они её кому ни будь не отдали, я её вечерком и заберу, представляешь, сегодня у ты в кроватке спать будешь! - Мама, - спросил я, - может не надо кровать брать? Что ты тёте Вере скажешь, для кого она нужна? – но у мамы ответ был готов: -Я скажу, - ответила она, - что гостей жду, с маленьким ребёнком, и вообще, некогда мне с тобой возиться! Быстроглазо посмотрев на часы, мама принялась быстро запелёнывать меня. Скатав махровое полотенце валиком, она проложила его мне между ног, «чтобы ноги не затекли!», потом запеленала меня сначала без рук, потом с руками, но каждую отдельно, в результате каждая рука оказалась как бы в отдельном чехле. И, наконец, с головой. А потом, видимо для верности, завернула ещё в пару бязевых простыней. Она так распределила все эти простыни-пелёнки, что я не чувствовал себя как-то сжатым или связанным, нет! И ногам, и рукам было свободно, но в то же время я не мог и пошевелиться, настолько плотно, я бы сказал вязко я был запелёнат! Мама не решилась заворачивать меня в конверт из пухового одеяла, вместо этого она принесла лёгкое «верблюжье» , надела на него пододеяльник, и уж собралась было уложить меня на него, но, засомневавшись, опять положила на него клеёнку, накрыла её старенькой пелёнкой, и только потом я был уложен и окончательно запелёнат, только уже перевязан я был не поясом, а настоящей голубой атласной лентой, которая, оказывается, тоже мне ровесница. -Ну вот, и запеленала я мальчика своего, - удовлетворённо сказала мама, - давай уж и молочка попьём! От молочка все ребятишки всегда засыпают хорошо, - она сходила на кухню, благо чайник ещё не остыл, снова погрела молоко, и в привычной уже бутылочке поднесла его к моему лицу. Но я попросил её снова взять меня на руки, мама чуть удивилась: - А я думала, этого только мне хочется, конечно, возьму! – и опять я оказался на родных руках, и снова вкусная соска оказалась у меня во рту, – и, как мама и предсказала, где-то на полбутылочке меня стало клонить в сон. Уже в полудрёме я допил молоко, мама вытерла мне лицо, поцеловала, и осторожно уложила меня на кровать. Я ещё слышал, как она сказала: - Вот бы ещё коляска была! Ну да ладно, спи, мой маленький! И не забудь, о чём я просила тебя утром! Не терпи, если что, банька нас ждёт! Ничего больше не надо? – А мне чего-то не хватало, и я отчётливо понял, чего: - Мам, а дай мне соску, - попросил я, - она как будто ждала этого, быстро вышла в кухню, чем-то там позвенела, и принесла пустышку, Ну, открывай рот скорее, - сказала она, я взял пустышку и почувствовал, что она сладкая! -Она в мёде! – улыбаясь, сказала мама, - Я тебе и маленькому так же давала, что б не выплёвывал! Ну, всё, я пошла? – она ещё положила на край кровати две подушки, «что б не скатился во сне!» и ещё раз поцеловав меня в нос, накрыла лицо уголком одеяла. Потом я ещё слышал, как она ещё задёрнула шторы на окнах и вышла. Я остался один, и, уже практически засыпая, всё думал, что подвигло маму, этого жёсткого, бескомпромиссного борца за мировую революцию, на такие вещи? Ведь буквально неделю назад она, увидев, как я пришёл из бани в панталончиках и девчачьей сорочке, начала насмехаться надо мной, сомневаться в моём мужском начале и всё такое! А тут… Дальше думать не получилось, так как я уснул. Не знаю, проспал я, наверное, долго, так как, проснувшись, не увидел света, который до этого немного проникал под уголок одеяла. Видимо был уже вечер, мамы не было, так как в квартире было тихо, она, наверное, опять увлеклась идеями мировой революции, и домой не торопилась. Да мне и одному было очень хорошо, я хотел, как можно дольше побыть в этих мягких, ласковых путах, мне было до того комфортно, что даже и думать не хотелось, что вот-вот придёт мама и прекратит это блаженство! Во рту ещё была пустышка, я, как ни странно, даже во сне не выпустил её изо рта, на ней даже ещё ощущался привкус мёда. Я ещё немного пососал её, и когда вкус исчез совсем, и набрал в грудь воздуха, повернул, насколько это было возможно, голову в бок, и выплюнул пустышку, пытаясь попасть ею в щёлочку под уголком одеяла, прикрывавшим лицо. Видимо это действие окончательно меня разбудило, так как я почувствовал, что не мешало бы туалет посетить! –Ну вот, началось! – подумал я, и сразу вспомнил, как почти так же было у Галины Петровны, и решил, что буду терпеть до конца. Конечно я помнил и о просьбе мамы, и о том что подо мной огромный подгузник и клеёнка , но никак не мог пересилить себя и намочить пелёнки и, сжав зубы, терпел. Но жидкость, скопившаяся в организме, терпеть не хотела и требовала выхода, и перевес сил был явно на её стороне! И вдруг хлопнула калитка, потом скрипнула входная дверь и на пороге комнаты появилась мама. Она быстро подошла ко мне, откинула уголок и, поняв, что что-то не в порядке спросила, - Что случилось? – я, боясь громко сказать, шепнул – Мамочка, скорей разверни меня, я очень хочу в туалет! - Женя, - воскликнула она, - Но подгузник же есть, и клеёночка лежит, не терпи! - Я не могу! – почти заплакал я, - Разверни скорее! – мама всё поняла, ничего больше говорить не стала и мгновенно развернула меня, подала почему-то толстые, с начёсом панталончики, я накинул их и рванул на улицу. Но… уже почти на пороге кухни краник всё же открылся, я встал, как вкопанный, и как будто со стороны смотрел, как, на совсем ещё свеженьких панталончиках, расплывается мокрое пятно! Я совсем растерялся, опустился на корточки и от бессилия и жаркого стыда расплакался как последний нюня! Было противно и бесконечно стыдно ощущать на себе мокрые панталоны, понимать, что долго не смогу забыть это. Но тут подбежала мама, увидев меня на корточках, она сразу-то и не поняла причину моих слёз, но, разглядев лужу подо мной даже как бы обиделась: - Ну что ж ты терпел, гордый ты мой мужичок, кого ты стеснялся, меня что ли? - с этими словами она подняла меня за руку, сдёрнула висящие мокрой тряпкой панталоны, подумав немного, быстро принесла из моей комнатки байковую простынь и накинула её мне на голову. Потом она просто обернула ею меня с головы до ног, подняла на руки и куда-то понесла. Конечно же, мы оказались в баньке! Таким, ничего не видящим коконом, мама посадила меня на полок, раскопала среди бесчисленных складок простыни мою голову и сказав: - Я сейчас! – стала наполнять ванну, постоянно проверяя температуру локтем руки. Я уже немного успокоился, любопытство взяло верх и я спросил, почему локтем воду пробовать надо? Мама долго не стала объяснять, - Так надо! – отрезала она, ну как же! Она же готовилась важное дело делать, маленького мальчика от конфуза отмывать! Я уж было подумал, что мама в своё обычное состояние пришла, но вдруг поймал взгляд её смеющихся глаз и понял – игра продолжается! Наконец нужная температура была достигнута и мама, снова не дав мне и двинуться, прямо в простыне опустила меня в ванну, и уголками этой же простыни, слегка их намылив, с явным удовольствием принялась за мытьё. И от необычности происходящего , и от этой струящейся от мамы любви по телу пошла сладкая истома, исчезло рвущее душу напряжение, я совсем разомлел и откровенно нежился в маминых сильных руках. Наконец мама решила что я достаточно чист, ушла и, вернувшись, почему-то минут через двадцать, принесла из дома ещё одну такую же простынь, завернула меня в неё и отнесла в дом, но не в мою комнатку, а к себе в спальню. Там я увидел, почему мама долго ходила за простынёй: она перенесла стол из моей комнаты, на нём уже были настелены простыни, лежал готовый подгузник, а у стены стояла настоящая, крашеная коричневой половой краской, детская кровать-качалка, с решётчатыми бортами, застеленным матрацем и маленькой подушкой. Всё-таки мама взяла её у соседей! У нас такие кроватки у полдеревни были, мужики в столярном цехе нашей пилорамы делали их за две бутылки водки и вечер времени. И меняли эти кроватки за свою жизнь по пять – шесть, а то и более хозяев. Увидев её, я вдруг вполне отчётливо вспомнил, что и у нас такая была, только, по-моему, розовая. Даже припомнилось, правда смутно, что, когда, ещё в детсадовском возрасте, частенько болел, мама укладывала меня в неё, здесь же в спальне, что бы ночью контролировать состояние. Я даже ерепенился иногда, не желая ложиться в неё, и мама тогда туго припелёнывала непослушного сынулю в пару-тройку простыней, да ещё и увязывала покрепче. А что бы, выпсиховываясь, не катался с боку на бок, она обкладывала меня подушками, подбивая их под бока, и я и днями и ночами лежал так постепенно выздорав ливая. Перехватив мой взгляд, мама спросила: - Помнишь? - Помню, - улыбнулся я, - только тогда не очень-то хотелось мне в ней спать! - А сейчас? – спросила мама, - Ляжешь? - Сам не лягу! – выпалил я, глядя в удивленные глаза мамы, - только если ты меня туда положишь! - Ах, вон как, - засмеялась она, - только уж не положу, а уложу, давай-ка я тебя насухо оботру, а потом легонько запеленаю, хорошо? Я кивнул, и мама продолжила – ты немного полежишь, пока я накрою на стол, потом мы покушаем и спать! Так она и сделала, сбросив с меня простынь, она обтёрла всего, потом уложила на стол, обернула подгузник и запеленала в несколько простыней, а на голове, поверх пелёнок, оказался чепчик, розовый, да ещё и с оборками! Причём, мне показалось, что я его где-то уже видел, и не очень-то мне понравились эти оборки вокруг лица, но мама убедила меня, что чепчик лучше чем платок, что ночью он вообще не собьётся. Я всё же спросил её, где она его раздобыла, ведь он был большим для маленького ребёнка, он спокойно налез мне на голову, да ещё поверх пелёнок! Оказывается, когда мама ходила к соседке за кроватью, та предложила ей и матрац с подушечкой, и когда открыла шифоньер, мама и увидела эту шапочку. Шапочка была частью новогоднего костюма зайчихи, я тут же вспомнил, как дочь тётки Веры , Ольга плясала на Новогоднем вечере в этой шапочке. Короче я опять оказался плотненько укутан в несколько простыней-пелёнок, из нежнейшей байки. Потом мама уложила меня в кровать, я как ни странно вошёл в неё, даже с запасом. Мама улыбнулась: - Совсем ты ещё маленький! А в пелёночках – совсем ребёнок, я думала кроватка-то маловата будет, а смотри-ка, даже запасик есть, нам с тобой на всё лето хватит! Ты согласен? - Согласен, мама, конечно согласен, а ты будешь меня заворачивать? - Конечно, мой маленький! – воскликнула она, - Ну а сейчас полежи, я на кухню пойду. Да, хочешь пустышку, сладенькую? - Конечно! – ответил я, и снова медовый сосок оказался у меня во рту. Накрыв меня одним пододеяльником, « что б не жарко было!» она вышла на кухню. А я всё думал, что такое с мамой произошло, да и со мной тоже, ведь я обычно сторонился её, не дай бог, она бы увидела, как я переодеваю бельё! А тут она меня и вымыла сама, и обтёрла, и я и стоял, и лежал перед ней абсолютно голый, и у меня не возникло и тени стеснения или смущения, ведь всё-таки я уже в четвёртый класс перешёл! Прошло с пол часа, на кухне что-то готовилось, оттуда раздавались такие запахи, что во мне проснулся ну просто волчий аппетит! Наконец пришла мама, уже не спрашивая, взяла меня на руки, и мы пошли кушать. Я хотел было попросить её распеленать мне хотя бы руки, но куда там! В глазах мамы я был совсем маленьким, и кормить меня нужно было с ложечки, она опять поместила меня на колени, приобняла левой рукой, положила мне на грудь салфеточку, и поднесла мне ко рту ложку с аппетитнейшей ухой, то есть кушанье было не совсем детское. Первые ложки шли с трудом, мне всё же было неудобно, однако неловкость быстро прошла, и я легко умял хорошенькую тарелочку ухи, - Ну что, ещё? – весело спросила мама, - Нет, - ответил я, - Я уже наелся, а молоко есть? - Конечно, - ответила мама, - пить из бутылочки будем, как вчера? - Конечно же я хотел «как вчера»! И мама, так и не выпуская меня из рук, опять наполнила бутылочку молоком, подогрела его в чайнике, и вдруг сказала: - Жень, а пойдём погуляем? – и хотя час был уже поздний, я немного испугался: - Ма, а вдруг кто увидит? - А кто увидит, уже совсем темно, мы на крылечке посидим, ты молочка попьёшь, может, даже уснёшь, видишь, как ты с ним засыпаешь хорошо, а увидеть…не знаю, даже Вера увидит, так она знает, что к нам мальчика привезут, я же для него кроватку брала. Откуда она знает, кого я убаюкиваю, быть может, пока она была на дойке, мальчика и привезли! – Я согласился с её доводами, только попросил, что бы она меня запеленала в большое одеяло. Мне казалось что в большом конверте меня труднее будет узнать. Мама согласилась, унесла меня в спальню, развернула пару байковых простыней, оставив меня в двух лёгких ситцевых и подгузнике, и с явным удовольствием завернула в пуховое одеяло, сказав при этом, что оно хотя и толстое, но не жаркое, так как в нём много воздуха и мне в нём будет хорошо. Обвязав уже знакомой лентой, она вынесла меня на крыльцо, присела на ступеньку, опять положила меня на руку, достала бутылочку с молоком и процесс пошёл. Естественно я начал засыпать, но бутылочку честно докончил до дна. Я ещё помнил, как подходила тётка Вера, как мама быстрым движением накрыла моё лицо, как они шушукались с мамой, как мама шёпотом втирала соседке в уши о спящем мальчике, что «Женька , зараза, где-то носится с пацанами», потом они ещё долго о чём-то шептались. А я был в какой-то полудрёме, я как бы и спал, но при этом всё слышал, причём меня совершенно не волновало, что Тётка Вера может заглянуть под уголок и узнать меня. Хотя, конечно было уже довольно темно, и бояться особо не стоило. Наконец соседка ушла и мама унесла меня в дом. Прямо в одеяле опустила в кроватку, развязала ленту, и просто раскинула по сторонам уголки одеяла, а нижний уголок, прикрывающий ноги, откидывать не стала, так я и уснул. Блаженствовал я так целую неделю, потом приехала бабуля и забрала меня к себе в другую деревню. Это был единственный раз, когда мама не хотела отпускать меня к бабуле, она даже заплакала, провожая меня к машине. А у бабушки…конечно же была банька, новые панталончики и девчачья сорочка в предбаннике, и мягчайшие простыни на невесомой перине! В которые я упал и немедленно был запелёнат ловкими бабушкиными руками. Но это уже другая история
|